Лиза Даль (из воспоминаний Ю.В. Кашина)

Умом я допускаю это:
Нет больше прежней Лиэаветы...
Так почему ж ты у меня
В душе живешь, как та, маня.

  Эти строчки были написаны после моего визита в Москву летом 1983 года. Поездке предшествовала одна «веселенькая» история. Дело в том, что я проходил свидетелем по так называемому «Делу Донского-Мейлаха», в результате которого Гелий Донской был осужден по ст. 70, ч.1 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») на 2 года лагеря и 3 года ссылки.
  Я во время судебного разбирательства должен был перейти в разряд подсудимых. По версии следствия: я - представитель рабочего класса, которого втянули в грязные дела. Может быть, поэтому, ибо я вроде как жертва злоумышленников, с меня не взяли подписку о невыезде. Чем я незамедлительно воспользовался. Как только мне сообщили, что кому-то из подследственных уже принесли повестку в суд, я быстренько собрал чемодан и укатил в Москву к Лизе Даль. Меня гэбисты не нашли, так что у них, по сути. развалился сценарий процесса.
 Раз затронул тему следствия, то ее и продолжу.
  У меня был обыск, одновременно был обыск у Гелия. Гелию позвонили, сказав, что это почта, и повязали. Меня брали на заводе: явились ко мне в мастерскую два офицера КГБ и сопровождавший их начальник 1-го отдела. Спускались по лестнице, навстречу попалась Лариса Новосельская, я ей успел сказать: «Смотри и запомни на всю жизнь!» Откуда я знал, что они со мной сделают.

  У проходной стояла черная «Волга». Меня в нее посадили, на заднее сиденье по центру. Со мной в машине было пятеро: три офицера КГБ и шофер.
  Дома, с двумя понятыми, начали обыскивать, предложив вначале добровольно сдать оружие. Обыск продолжался 11 часов.
  Я тогда еще был неопытным.
Поэтому все, по моему мнению, запрещенное, я предварительно перевез в Цвелодубово и закопал в лесу. Место, где закопал, я, конечно, пометил, но впоследствии не нашел. Но кое-что я оставил в комнате, чтоб не сильно злить оперативников. Как выяснилось, я мог всю нелегальщину отнести в коммунальный коридор или на кухню, на эти места общего пользования санкция на обыск не распространялась.

  Обошлось без вспоротых подушек. Конфисковали журналы «Ньюс-Вик» и «Тайм», указав в протоколе, что изъяты журналы с антисоветским содержанием, ответив на мое возражение по поводу такой формулировки, что, мол, в этих изданиях все статьи антисоветские. Реквизировали сделанную на «Эре» копию «Словаря русского мата», изданного в Англии, географический атлас США, тесак и бутыль с брагой. И еще что-то, включая 4 или 5 долларов, отметив в протоколе, что изъята иностранная валюта.

  Дело мое вел капитан Черкесов, ныне председатель Комитета по наркоконтролю, бывший полпред президента РФ по Северо-Западу. Меня неоднократно приглашали в Большой дом на допросы, сажали под портрет Юрия Владимировича Андропова и, обращаясь ко мне, говорили елейным тоном: «Скажите, Юрий Владимирович...» Все офицеры, встречая меня в коридорах Большого дома, ласково здоровались со мной: «Здравствуйте, Юрий Владимирович!». Видимо, хорошо замаскированный стеб был им не чужд, не только же идиоты там работали. А вот допросы шли по классической схеме: добрый следователь, злой следователь, безразличный следователь чередовались в разной последовательности. Один орал, другой залезал в душу без мыла, фамилию даже помню - Нарицын. Работа не пыльная, в 10 допрос, одним пальцем печатает протокол и на обед в столовку, поел и домой, с арбузом. Как раз там продавались арбузы.

   Так вот вернемся к Лизе Даль. Познакомил меня с нею мой друг Сашка Бруханский, филолог по профессии. Тогда она была Лизой Апраксиной, монтажницей с «Ленфильма». Она, внучка легендарного основателя ОПОЯЗа Бориса Михайловича Эйхенбаума. воспринималась мною первоначально как некий музейный экспонат, хранительницей высоких эстетических и этических традиций ушедшей России. Но позднее мы стали просто большими друзьями.

   Наше знакомство состоялось в 1959 году, в год смерти Бориса Михайловича, которого увидеть живым мне не удалось. Умер он во время чтения лекции, замещая отказавшегося от выступления Анатолия Мариенгофа, лично попросившего Бориса Михайловича его подменить. Аудитория была неподготовленная. в основном из рабочих, которым филологические тонкости были непонятны и неинтересны, которые откровенно скучали, переговаривались, бесцеремонно мешая выступающему. Непривыкший к такой реакции на выступления, Борис Михайлович спустился с трибуны и умер.
Лиза с мамой Ольгой Борисовной Эйхенбаум жили на улице Ленина, в писательском доме. Я неоднократно бывал у них в гостях, беседовал с Ольгой Борисовной. Рассматривал книги из библиотеки Бориса Михайловича. В связи с этим вспоминается забавная история.

   Когда-то, когда я был учеником средней школы, у своего преподавателя русского языка и литературы я увидел том собрания сочинений Лермонтова 1939 г. издания. Он включал в себя юнкерские поэмы, в тексте которых в пикантных местах стояли точки. Позднее, когда я жил и учился во Львове, я пытался разыскать в библиотеке Академии наук это издание, но не смог найти. А у Бориса Михайловича в личной библиотеке оно было. Причем над точками простым карандашом аккуратным профессорским почерком весь купированный текст был надписан. Я долго не решался попросить у Ольги Борисовны взять книгу на пару дней, чтобы скопировать эти тексты. Но однажды все же отважился и попросил. Ольга Борисовна сказала, что совсем недавно заходил в гости Ираклий и увез этот томик Лермонтова в Москву.
   
  Про Ираклия Андроникова я поведаю тоже, но потом.
Когда Лиза в 1970 г. выходила замуж за Олега Даля, она попросила меня прийти на регистрацию брака в качестве свидетеля со стороны невесты. У меня сохранился снимок после регистрации. Все такие веселые, раскованные, счастливые.

   Мне Олег всегда был симпатичен как актер, но истинного его величия я тогда не осознавал. Он был для меня хорошим актером, каких немало, только и всего. Очень любил, благодаря Олегу, картины «Женя, Женечка и "катюша”», «Король Лир», «Хроника пикирующего бомбардировщика», «Отпуск в сентябре».
После регистрации мы пошли в ресторан «Арагви». Олег заказал стол на шестерых. Поели, выпили, произнесли тосты, покричали: «Горько!» Все, как полагается. Олег не пил. Лиза сияла от счастья. Я был рад за нее, что удачно пристроил подружку.

   Потом мы обменивались визитами. Как-то мы с Далями встречали у нас Новый год. Лиза, Олег, Ольга Борисовна, я и Лида. Они принесли гуся. Мы поставили его тушиться в духовку. У нас была приготовлена курица. Олег был подшит, был очень весел, ухаживал за дамами, накладывал салаты, наливал вино и водку, а сам пил лимонад и при этом, прежде чем выпить, нюхал рюмку. Потом он стал петь, аккомпанируя себе на гитаре. Я ничего не записал, поленился, кто ж мог предположить, что он не доживет до сорока лет. (Я обожал его пение, очень был огорчен, что в фильме «Земля Санникова» его герой поет голосом блеющего Олега Анофриева. А вот сейчас эти песни по радио передаются чаще в исполнении Даля, и это справедливо.

   В это время подоспел гусь. Все так были увлечены происходящим, что даже не заметили, как его съели. Для всех осталось загадкой, как можно было столько съесть: и курицу, и огромнейшего гуся, да еще и салаты... Олег был настолько лучезарен, весел и обаятелен, что нахождение с ним рядом, в одной компании, приносило колоссальное наслаждение.
Когда же пил, он был неприветливый и недобрый. Был он у меня на дне рождения 3 января. Тогда у меня гостил мой приятель из Харькова, актер Анатолий Мартюшов, который был на гастролях в Ленинграде. Он спросил: «Это кто, Даль? Познакомь. Это мой любимый актер». Я их познакомил. Олег в этот день нажрался. Дальше последовала сцена, подобная той, что была в фильме «Отпуск в сентябре»; Олег всех гостей разогнал. Толя, уходя, сказал, что я ему испортил этим знакомством мнение о лучшем в России актере, который был для него кумиром.
  У Даля друзей не было. Он был нелюдим, никогда не оставался с актерами после спектакля. Он очень серьезно относился к работе, не за все роли брался;  если брался, то отдавался полностью, не допуская слабины. Эта самоотдача требовала жертв. Он гробил себя психически, компенсировал утраченные силы алкоголем. Лиза мучилась с ним, не зная, куда деваться. Олег заставил ее уволиться с «Ленфильма», ездить с ним на все съемки и гастроли.
   Потом они поменяли квартиру в Ленинграде на квартиру в Москве, шикарную, четырехкомнатную, на углу Кропоткинской улицы и Садового кольца, в которой до них жил посол одного небольшого государства. (А потом туда предполагали поселить генерала. но тот отказался, заявив, что эта четырехкомнатная с огромной прихожей квартира для семьи из двух человек, а у него три.) Они поселились в этой квартире на 17-м этаже вчетвером: Олег, Лиза, Ольга Борисовна и мать Олега с редким именем Павла.

  В Ленинграде они перестали бывать, и Олега я больше не видел. В 1981 году позвонила Елизавета: «Олег умер, я звоню тебе первому. Он был подшит и не выдержал, выпил бутылку коньяка. Это было в Киеве. В гостинице. Он заперся. Пока ломали дверь, он скончался. Если бы успели на минуту раньше, его бы откачали, но он был бы на весь остаток жизни инвалидом. Так что повезло, что умер».

  Вообще-то Олег на короткое время мог контролировать свою волю, даже будучи в запое. Лиза рассказывала, что его однажды неожиданно пригласили на кинофестиваль в Карловых Варах в качестве члена жюри. Он съездил. До этого он пил по-черному. В Чехословакии же не пил ни одного дня, но, вернувшись в СССР, продолжил пить.
  В доме на улице Ленина в Ленинграде, в котором жили Дали, этажом выше жил писатель Виктор Конецкий. С ним я познакомился в гостях у Далей. Виктор с Олегом подружились: оба были неравнодушны к рюмке, да и по размеру таланта соизмеримы. Когда-то, уже после смерти Олега, побывав в Москве, я получил от Ольги Борисовны поручение зайти к Виктору. И я его выполнил.

  Виктор меня принял радушно. Угостил чаем. Прочитал свеженаписанный рассказ про Пушкина, как тот переходил по льду через Неву, перепрыгивая со льдины на льдину. Поведал, как тяжко ему дается эта видимая легкость повествования. Что приходится по 17 раз переписывать один и тот же рассказ. Говорил, что когда он в плавании, то не пьет, что прожил он большую часть жизни в одиночестве, что мать его - бывшая балерина, а отец - главный прокурор Октябрьской железной дороги и на его совести много загубленных душ. Показал он мне свои акварели, очень даже неплохие. На некоторых рисунках стояла печать, свидетельствующая о том, что они рисованы на Северном Морском пути. Рассказал о спаивании северных народов, о том, что эту Софью Власьевну (то бишь, «советскую власть») он переносит через силу.

  Так как я никогда умом не отличался, то простодушно задал вопрос, как он при таких мыслях может оставаться в рядах КПСС. Он ответил, что принял присягу и будет верен до конца. Я позволил себе усомниться в нужности соблюдения принятых по молодости лет обещаний. На что он. молча, открыл входную дверь, вышел на лестничную площадку и вызвал лифт. Я догадался, что мне вежливо указали на дверь.

  После этого я был у него еще однажды: Лиза попросила занести диск с голосом Олега. На сей раз свидание было коротким, я даже не стал заходить в квартиру, правда, меня и не приглашали.
Еще один эпизод, связанный с домом на улице Ленина. Как-то Лиза нам позвонила и сообщила, чтобы мы приходили к ним, у них в гостях будет Ираклий. Я его тогда не знал, пошел с неохотой. Потом, когда я его услышал, то резко изменил к нему свое отношение.

  Ираклий Андроников был очень выпуклой личностью. Благодаря ему я вижу, как живых, и Маршака, и Соллертинского, и многих других, кого он показывал. Говорят, что Сталин однажды его спросил: «Что, вы и меня можете показать?» - на что Ираклий голосом Сталина ответил: «Нэ-эт!»

  Для Ираклия было не важно, как велика перед ним аудитория, зал ли это, полный зрителями, или частная квартира, где всего-то два-три человека, он одинаково, как истинный артист, отдавался процессу изложения своих повествований. Отличие лишь в том, что некоторые вещи в зале неудобно произносить. Мы все умирали от смеха, почти падали на пол, потому что на стульях усидеть было невозможно.

  Особенно мне запомнился рассказ «Жопа в кустах». Сюжета особого нет, просто описывалась комичная ситуация с одним из сотрудников института, который внешне выделялся клочковатой бородой и большими розовыми щеками, за что и получил прозвище «Жопа в кустах». Ему понадобилось выступить в каком-то зале, где незадолго до его выступления из какой-то заброшенной кладовки достали трибуну, на которой некий озорной студент написал популярное заборное слово из трех букв. Это было обнаружено только, когда эту трибуну осветили, а ничего не подозревающий оратор, возвышавшийся над этой надписью, совершенно ей не соответствовал...

  Было так смешно, что все просто умирали.
  Спустя какое-то время я почему-то тоже отпустил бороду и, когда Ираклий Андроников был с концертом в Ленинграде, зашел за кулисы и спросил:
  - Ираклий Луарсабович, вы меня не узнаете в этой ипостаси?
  - Да, что вы, я хорошо вас помню.
  Я очень хотел получить его автограф, возможности были, но у меня не было его книг. Мне позднее две книги дал Гелий с просьбой подписать ему и мне, я их передал Лизе, чтобы она взяла автографы. (Примерно в это время Андроников получил Ленинскую премию и радовался, что может раздать долги.) Но он страдал болезнью Паркинсона и надписать их в тот момент не мог. Он забрал книги с собой, сказав, что надпишет, как только рука перестанет дрожать. Но потом у Ираклия пошла полоса неудач. Сначала дочь его Манана покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Затем сгорела его дача в Переделкино вместе с нашими с Гелькой ненадписанными книгами.

  Он сильно похудел, стал как вешалка. Сам он есть не мог - руки дрожали, не мог пользоваться ложкой. Жена его. Вивиана Абелевна, не кормила его с ложки. Считала, что это ниже ее достоинства. Все очень и очень грустно. Умер он в 1990 г.

  Встреч, подобных описанной выше, в квартире на улице Ленина было огромное множество.
  Когда в нашей коммуналке еще не было телефона, Лиза слала нам телеграммы приблизительно такого содержания; «ПРИХОДИТЕ СЕГОДНЯ 6 ЛИЗА». И мы с Лидой, моей женой, шли.
  Таким образом я познакомился с Иосифом Бродским. Он мне ничем примечательным не запомнился. Был он тих и молчалив, в застольных беседах участия не принимал. Я знал, что у него с Лизой до этого был кратковременный роман. А я весь вечер и позднее, когда еще приходилось находиться в общих компаниях, испытывал чувство ревности к Лизе по отношению к нему, поэтому на контакт не шел. Про то, что он талантливый поэт, я, конечно, знал - со слов друзей, но в то время стихов его не читал, да и когда прочел, не был от них в восторге.

  Во время одной из таких вечеринок вдруг раздался телефонный звонок. Лиза взяла трубку, я слышу ее голос из прихожей:
- Кеша, здравствуй... Давай к нам. Приходите вдвоем. У нас выпить есть - бутылка вухого вина.

Через полчаса появляются Иннокентий Смоктуновский с Роланом Быковым. Кеша тогда был актером товстоноговского БДТ и блистал в роли князя Мышкина. Я спектакля не видел, но зато как раз накануне видел фильм, поставленный по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», где Смоктуновский сыграл Фабера. Тогда эта роль на меня произвела сильное впечатление. Про Ролана я знал еще меньше. Кеша пришел в пальто, Ролан - в огромной меховой дохе. Они разделись, сели за стол.

  Смоктуновский сообщил, что он проходит пробы на роль Гамлета, и целый вечер высказывал свои сомнения по поводу утверждения его на эту роль.

  Ролан же сразу захватил компанию и весь вечер в ней царил. Как Олег Даль был рожден для воплощения Лермонтова на сцене или на экране, так Ролан был бы потрясающим Пушкиным, если бы эта роль случилась. Балагур, фантазер, живчик, хвастунишка, он не сидел на месте, двигался, жестикулировал, строил рожи. Помню, как он описывал свои баснословные гонорары: за эту роль он получил столько-то тысяч, за эту столько же, за эту еще столько плюс столько...

А когда мы с успехом прикончили бутылку «сухаря» (Смоктуновский пить отказался), Ролан, многозначительно подмигнув, произнес: «У меня есть!», вышел в прихожую и из огромной меховой шубы извлек на свет... маленькую бутылку водки (250 мл). Все так и прыснули от смеха. Это выглядело комично, особенно на фоне баснословных гонораров, описанных чуть раньше. Воистину, гора родила мышь.

  Когда прощались, Смоктуновский продолжал твердить свое: «Только бы Козинцев меня взял!» И как меня впоследствии неприятно удивили его нелицеприятные высказывания в адрес Козинцева, спустя лет 10-15, на вечере встречи с Народным артистом СССР, лауреатом Государственной премии и т.д. и т.п. Иннокентием Михайловичем Смоктуновским, происходившем в ДК Ленсовета. Я даже не пошел к нему за кулисы в конце встречи, хотя накануне собирался. Очень, помню, расстроился я по этому поводу.

  Первым мужем Лизы был Лешка Файнциммер, более известный как режиссер Леонид Квинихидзе, с ним и его тогдашней женой балериной Натальей Макаровой меня тоже познакомила Лиза. Они были у нас в гостях, в нашей коммуналке. Наталья поразила меня своей феноменальной худобой и, как бы покорректнее выразиться, своей сексуальной раскрепощенностью.

  Вернусь в тревожное для меня лето 1983 г. Прожил я тогда в Москве у Лизы 10 дней. Каждое утро меня будил стук сапог, это рота охраны Института судебной психиатрии имени профессора Сербского, что расположился по соседству, голая по пояс, совершала утреннюю пробежку вокруг центрального здания - в три этажа, в форме буквы Е, окна которого замазаны белой краской. Говорят, что все окрестные здания относятся к институту, подвоз осуществляется с противоположного от дома Далей входа. Все-таки один пациент сбежал. Ходили по квартирам, разыскивали его. Захоронения делались внутри института, оттуда трупы не вывозились.

  Лиза, хоть и мучилась с Олегом при его жизни, после смерти его затосковала. Забыла все плохое, вспоминала только хорошее. Всегда смотрела фильмы с его участием, ехала в любой район Москвы для этого. Разбирала его архивы, записи голоса, рецензии, упоминания о нем. Составила книгу. Мне подарила кое-какие вещи Олега. Например, сабо, привезенные Олегом из Чехословакии. Я до сих пор в них хожу в них дома.

Тогда же мы совершили поездку в Переделкино, в гости к Виктору Борисовичу Шкловскому. Лизку он знал еще младенцем. Милый старик, домашний, с гладко выбритым черепом. Встретили нас радушно, накормили, напоили, Он подарил мне несколько книжек, Я сделал несколько его портретов карандашом. Пошли прогуляться. Он все что-то рассказывал, в том же характерном для него стиле, отрывистом, импульсивном. Фразы рождалась спонтанно, в хаотичной последовательности. Например, что Дон-Кихот в нашем представлении человек пожилой, а на самом деле он был очень молод, почти мальчишка. А в конце нашей прогулки сказал мне: «Вы слишком поздно родились...»
Потом мы сфотографировались и распрощались. Прожил Виктор Борисович после нашей встречи в Переделкино всего полгода. Его очень любил Олег Даль, а Конецкий просто обожал.

  А когда прошли эти десять дней, и я вернулся в Ленинград, раздосадованные гэбисты моего исчезновения мне не простили: меня отдали под суд за прогулы; видите ли, отгулы не были проведены приказом. Но, как ни странно, я процесс выиграл. Это случилось впервые, чтобы завод проиграл процесс работнику. Мне повезло, судья, который должен был судить по моему делу, ушел в отпуск, а заменила его народная заседательница с юридическим образованием.
Она могла безнаказанно судить по совести, что в общем-то и сделала. Спасибо ей за это.

  Последний раз с Лизой я виделся в 1986 году на вечере памяти Олега, в Ленинградском Дворце Молодежи, где выступали Надежда Кошеверова, Виктор Конецкий. Вел вечер Евгений Татарский - режиссер, снявший телефильм "Приключения принца Флоризеля», под финиш был показан «Отпуск в сентябре». Картина, которая своей пронзительной безысходностью просто рвет сердце на части, довела меня до слез; представляю, каково было Лизе.
  Один из наших последних разговоров по телефону был связан с феноменом «связи с потусторонним миром». Моя знакомая «экстрасенсша» Юлька-Шамбала, прознав о моем знакомстве с Олегом Далем, привела меня к некой «трансмедиумше» Марине, которая в ряде публикаций утверждала, что с нею контактирует дух Олега Даля. Так вот, во время «сеанса связи» этот «дух» меня не признал. Я Лизе рассказал про Марину, она сообщила, что ей давали прочесть этот опубликованный бред и она убеждена, что эта Марина - шарлатанка.

  Недавно, по-моему год назад, умерла и Лиза. Славная, многострадальная и прекрасная женщина! Как там ее встретил этот «дух»?..